Чем редактор советских времён отличался от нынешнего, за сколько команда Януковича пыталась купить «Зеркало недели» и почему, в конце концов, газету никому не продали, а Мостовые остались в Украине.

Сегодня, 3 мая — Всемирный день свободы прессы. «Детектор медиа»  приурочил к этому дню запуск нового спецпроекта «Журналістика незалежної України: Із перших уст».  Это воспоминания известных украинских журналистов о пройденном  пути в профессии, о становлении свободы слова и свободы медиа в Украине в контексте истории страны. Из этих субъективно-личностных историй и впечатлений сложится своеобразный портрет украинской журналистики с 1991 года.

Первым героем нашего нового цикла стал Владимир Мостовой, первый главный редактор и совладелец газеты «Зеркало недели». С конца 2019 года издание, которое они вместе с дочерью Юлией Мостовой создали в 1994-м и которое по праву считалось одной из самых качественных и влиятельных газет Украины, можно читать только в интернете. Хотя сам основатель «Зеркала» честно признается: «Я не хожу в интернет. Не умею».

Большое интервью с Владимиром Мостовым вошло в сборник «Мені погано, коли мовчу. Журналістика незалежної України: інтерв’ю відомих медійників». В рамках нового спецпроекта – воспоминания Владимира Мостового о первых шагах в журналистике, об отношениях с властью и политической культуре, о том, как запускалось «Зеркало недели» и почему пришлось зарегистрировать новое издание, а также ответ на вопрос, почему семья Мостовых не покинула Украину даже во времена невыносимого давления.

В конце текста смотрите большое полное видеоинтервью.

ЗАЩИТА СЛАБОГО

Я пришёл в журналистику с самой низкой должности в полиграфии. Начинал катошником — от слова «катать». В ротационную машину, на которой печаталась газета, внизу заправлялись рулоны бумаги. Их заменой и подготовкой и занимались катошники. Потом я сделал головокружительную карьеру: стал помощником печатника. В районной газете, где я начинал работать журналистом, не было даже линотипа. Она набиралась буковка к буковке ручным способом. Поэтому до выпуска газета проходила по десять-двенадцать корректур: наборщица пыталась вытягивать шильцем буквы и делала новые ошибки.

Я пришёл в эту газету в девятнадцать лет — после первого семестра на заочном отделении. Но сразу стал заведующим отделом и зарплату получал большую, чем другие сотрудники: они были только после школы, а я уже студент первого курса. И вот получаю первое задание: к восьмому марта написать о матери-героине. Иду окрылённый, готов писать очерк. Прихожу, а она показывает на пятерых-шестерых младшеньких и говорит: они с осени не были на дворе. Почему? Не в чем. Она получала какое-то пособие только на восьмого, девятого и десятого ребёнка, рублей по десять. Муж — инвалид второй группы, получает только пенсию. Она нигде не работает, потому что никто её не возьмёт: дети заболели — она сидит.

Был 1966 или 67 год. Что мне писать? Это испытательный срок, я не сделаю — какой же я сотрудник? Я написал заметку строк на сорок. Редактор вставил туда, что она благодарна партии и правительству. Потом я пошёл к военкому и договорился, что её возьмут в военкомат уборщицей. Это через дорогу, убрала с утра — и будь здоров, а всё-таки пятьдесят рублей — хоть какая-то добавка. Это единственное, что меня утешает.

Самым благородным, что тогда мог сделать журналист или редактор, была защита слабого. Люди говорили: «Какой смелый журналист! Как он написал!» — а смелый на самом деле редактор, который это поставил.

Чем отличается теперешний редактор от редактора советских времён? Того редактора не мучили вопросы: где взять зарплату, деньги на бумагу, на типографию, на аренду, на распространение. Его волновало, что Иван Иванович скажет. Не дай Бог Ивану Ивановичу что-то не понравится — и вылетишь, а с тобой ещё несколько человек. А сейчас пирамида перевернулась.

КУХОННЫЙ ПРОЦЕСС

Все зарождалось на кухнях. На партсобраниях, конференциях, в телевизоре звучало одно, а на кухнях — другое. Там ловили «Голос Америки», «Свободу», «Радио Ватикан», «Немецкую волну». И жили с фигой в кармане. А дети слышали всё это от нас и были научены: в школе, не дай Бог, ляпнуть, что папа с родными на кухне обсуждает. Поэтому всё, что случилось благодаря Горбачёву, вызрело.

Когда началась перестройка, я работал завотделом в «Прапорі комунізму». Ответственный секретарь газеты Николай Быковский, этакий газетный волк, сказал мне: и что же будет? Можно будет и то, и то, а мы к этому не готовы. Я ответил: будем, значит, на марше шаг свой сверять.

Что может быть консервативнее названия «Прапор комунізму»? Мы сами его страшно не любили. Но из «Прапора комунізму» вышел я, вышла Юлия Мостовая, вышла Лариса Жаловага (Ившина), Евгений Якунов, который был редактором «Киевских ведомостей». Больше десятка главных редакторов новых СМИ.

Мы принимали новые подходы с распростёртыми объятиями, потому что понимали, что они правильные, что это глоток свежего воздуха. Помню, в Киев приехал Збигнев Бжезинский, и Юле предложили взять у него интервью. Как бы действовал я? Обратился бы в пресс-службу нашего Министерства иностранных дел, чтоб оно обратилось в пресс-службу Бжезинского за разрешением на интервью, и так далее. Естественно, на это пошло бы много времени, и Бжезинский бы уехал, не дав мне интервью. Что делает Юля? Она просто подходит и напрямую предлагает ему интервью. И никуда не делся, прекрасно ответил.

НОВОЕ, НО НЕ РУССКОЕ СЛОВО

В начале 90-х я работал в газете Киевского городского совета «Хрещатик». А Киевсовет тогда был аккуратно, почти пополам расколот на коммунистов и Рух. Поэтому мы публиковали материалы и с одной, и с другой стороны. Обе стороны тогда жестко и систематично вели кампанию против Леонида Кравчука. В конце концов председатель Киевсовета рассказал мне, что Леонид Макарович его спрашивал: «Чего “Хрещатик” на меня так взъелся?»

Но это был «медовый месяц» украинской журналистики. С приходом Кучмы всё это кончилось.

В 1994 году к Юле обратился гражданин США, выходец из Одессы Юрий Орликов. Он предложил ей создать и возглавить газету. Юле было двадцать шесть лет, она побоялась этого и подставила папу.

Когда, спустя четыре года работы в «Хрещатике», я явился к председателю Киевсовета Леониду Косаковскому, он трижды отказывался меня принимать. Наконец я нагло прорвался к нему и говорю: ухожу. Он говорит: «Володимире Павловичу, ви робите велику помилку. Невідомо, чи відбудеться це “Дзеркало тижня”, а тут я навіть не маю права вас звільнити, бо вас призначила сесія і тільки вона може вас звільнити». Я говорю: «Леоніде Григоровичу, я порозкошував на мільйон двісті п’ятдесят тисяч. Хай порозкошує хтось інший». В 1994 году 1 250 000 купоно-карбованцев — это 125 гривен.

Орликов задумывал «Зеркало недели» как дайджест ежедневной газеты «Новое русское слово», выходящей в Нью-Йорке. Я попросил прислать мне хотя бы десяток-другой выпусков этой газеты, чтобы понять, как она относится к Украине. Он мне прислал килограммов пятнадцать «Нового русского слова»: пятничный номер газеты был на 120 страницах, а в будни по 50. Я почитал. К Украине они относились индифферентно, в отличие от российской прессы, которая уже тогда катила бочку на нашу страну.

Орликов предлагал печатать «Зеркало недели» на 32 страницах, из которых 28 будет занимать дайджест «Нового русского слова», а четыре будут посвящены Украине. По его расчетам на это должно было хватить четырёх человек. Мы говорим: нет, так дело не пойдёт, нашему читателю это не интересно. Тем паче, со временем мы узнали, что в «Новом русском слове» было много ворованных материалов из российской прессы, и уже начались суды. Орликов сказал: пожалуйста, хоть всю делайте, но ни на одну творческую единицу я вам денег не дам. Четыре человека и всё.

Дайджестом газета так и не была. С первого номера у нас было 60–70 процентов наших материалов и 30–40 американских. Потом американских становилось всё меньше. Потом мне позвонил редактор «Нового русского слова» Георгий Вайнер — один из братьев-писателей: «Владимир Павлович, мы думали, что это будет жёлтая газета, и вы будете у нас брать материалы с душком бульварности. А вы очень серьёзное аналитическое издание. Но у вас только один недостаток: вы слишком националистичны». Я говорю: «Георгий Александрович, вы понимаете, что взгляд на одно и то же событие из Москвы, Нью-Йорка и Киева совпадать не может. У нас свой угол зрения». После этого они перестали присылать нам свои материалы, сотрудничество закончилось и «Зеркало недели» на 100% стало украинским.

ОСТРОВ СВОБОДЫ

В первом составе редакции «Зеркала недели» заместителем главреда и редактором отдела политики была Юлия Мостовая. Редактором отдела экономики — Наталья Яценко, редактором отдела науки, экологии, медицины и образования (знаете, как на сельской лавке написано: «Хомути, підкови та інші ласощі») — Лидия Суржик. Их я забрал из «Хрещатика». Редактором отдела культуры был Алексей Кононенко, который сейчас работает в Гостелерадио. До этого он не работал в газетах. Алексея привёл ко мне Юрий Рыбчинский, мы взяли его и не пожалели. Такой ищущий был, креативный. Недавно подарил мне свою сорок восьмую книгу.

Юля говорила мне: «Папа, я у тебя не заместитель, а политический обозреватель и зам по Орликову». Потому что когда Орликов мне звонил и начинал говорить, что там надо то-то, а вот об этом наоборот — не надо, я молчал, а потом переходил через приёмную к Юле и говорил: так и так, звонил Орликов. Она набирала его и говорила: не суй нос в редакционную политику. Она могла с ним так говорить, а я, конечно, нет — хоть он и был младше меня.

Орликов был приятелем Дмитрия Табачника. Как-то звонит мне в два часа ночи — у него же там в Нью-Йорке другое время, разницы он не понимает, — и говорит: «Что вы там напечатали? Табачник мне звонил» — «Вы читали?». Тогда ещё по Интернету не отправляли, только почтой. — «Нет». — «Вот получите — прочтёте». На третий день он получил и говорит: ну, я прочёл, ничего такого там нет.

Многие из тех, кто печатался в первых номерах «Зеркала недели», сейчас на слуху: Мыкола Вересень, Виталий Портников. Юля привлекала своих сильных однокурсников и журналистов из президентского пула. Кстати, мы недолго пользовались привилегиями пула. Уже через год сами вышли из него, потому что это обязывает: ты ел-пил с кем-то, значит, ты уже не можешь его критиковать. Это скрытый подкуп.

А вот Татьяна Коробова у нас никогда не печаталась, хоть мы и дружили. Нам не подходил стиль, в котором она писала: мат-перемат, ярлыки вместо аргументации, «наглая рыжая морда» (имелся в виду Кучма). Что-то она брала из анекдотов и талантливо обыгрывала, но, извините, это не стиль «Зеркала недели».

У нас были другие установки. Аргументированность, а не ярлыки. Разные точки зрения. Тем, как мы добывали информацию, мы никогда не подводили свои источники. Если off the record, значит, off the record. Если нам надо это обойти, потому что новость значимая, значит, мы ищем другой источник, который возьмём на крючок фразой «А правда ли, что…?»

Газету не зря называли «островом свободы». Для журналистов, особенно тех, кто работал в коммунальных или государственных изданиях, публикация в «Зеркале недели» была единственной возможностью раскрыть душу.

Когда я пришёл подписывать договор на распространение в «Укрпочту», начальница отдела торговли сказала: «Я предлагаю вам пари, что ваша газета не просуществует и полгода». Я согласился. «На первый номер вы уже поздно подали, он может распространяться только в Киеве. С этим идите в “Союзпечать”». Напечатали первого номера, по-моему, пять тысяч. Так как не было ни рекламы, ни подписки, тысячи три с половиной или четыре не были проданы и пошли под нож. Когда нам стукнуло пятнадцать, мы предложили тому, кто принесёт первый номер «Зеркала», годовую подписку. Никто не пришёл.

Максимальные тиражи у нас были порядка сорока семи тысяч. Но тогда газеты не было в Интернете. И в связи с тем, что на «Прессе Украины» в одном цеху печаталось много газет, мы знали истинные тиражи «Киевских ведомостей», «Фактов», так называемых республиканских газет: «Правда України», «Радянська Україна» и прочих. Выпускающие видели «рапортички» через плечо мастера цеха. В одной из центральных газет как гвоздиком прибит был тираж: 68 300 с чем-то. На самом деле русскоязычного тиража было девять тысяч, а украиноязычного — двенадцать. Все врали.

Формальное признание пришло очень быстро. Мы получили «Газету года» за 1996-й. Орликов позвонил и спросил, на что похожа награда. Я ответил: ну, язык пламени бронзовый. На «ножку Буша» похожа. Тогда так называли куриные окорочка.

ПРЕЗИДЕНТ, ХОЗЯИН, БАРИН

Через год президентства Ющенко Юлю пригласил Кучма и спросил: «Слушай, ты пишешь такие умные вещи — он что, тебя не читает?» А она отвечает: «А вы читали? Так что вы хотите?»

Вот Лазаренко — читал. Специально посылал машину в типографию за сигнальным экземпляром. А печататься газета могла и в двенадцать, и в час ночи. Машина привозила ему газету, и он читал.

Когда мы с ним встретились, он развернул газету, а разворот, посвящённый «Единым энергетическим системам Украины», весь испещрённый цветными маркерами. Спрашивает: «Володимире Павловичу, що це таке?» Я говорю: «Павле Івановичу, мені приємно, що прем’єр так ретельно читає газету». Тогда он сказал своему помощнику: «Іване, вийди!»

Мне сразу вспомнилось «родное», как в горкоме или в ЦК: сейчас начнётся мат, швыряние и топтание газеты. А он говорит: «Ні, Володимире Павловичу, так не можна, щоб я з острахом чекав на кожен номер вашої газети. Я не маю жодного стосунку до ЄЕСУ». Я думаю: кому ты это рассказываешь? И третьеклассник не поверил бы.

С Ющенко мы были в отличных отношениях, когда он работал в банке. Бывали с Юлей у него дома. Но через месяц после инаугурации стал ясен стиль его правления: барский. Если Лазаренко — хозяин, то этот — барин. Не купец, как Порошенко, а барин, который любит себя в барстве. Тогда Ющенко в узком кругу сказал: «Дзеркало тижня» перетворилось на зливний бачок». И все: за весь срок его каденции мы ни разу не встречались.

С Януковичем я вообще не виделся. Разве что один раз, когда он был премьером и что-то вручал в День журналиста.

С Кучмой — несколько раз, но только в коллективе. Он собирал главных редакторов по печальному поводу: поговорить о том, как поддержать детские газеты «Зірка» и «Перемена», сколько в них нужно вложить денег и так далее. Я, правда, опростоволосился тогда. Он вышел загримированный со съемок новогоднего поздравления украинскому народу. До меня дошла очередь поднять тост, и я говорю: «Шановний Леоніде Макаровичу!» Он чуть в тарелку не лёг.

Потом я исправился: «Леоніде Даниловичу, я б дуже бажав, аби ви брали приклад зі свого російського колеги Бориса Миколайовича Єльцина і відстоювали саме інтереси України».

Кучма говорил: «Ось «Дзеркало тижня» мене утюжить у кожному номері, але я поважаю цю газету, бо вона державницька». Потом коллеги говорили мне: что, «построил» президента?

«ЗЕРКАЛО НЕДЕЛИ» НЕ ПРОДАЁТСЯ

В 2000 году Орликов перестал финансировать «Зеркало недели». Это случилось после неудачной попытки Рината Ахметова купить газету. Мы встретились в какой-то его маленькой резиденции на Трухановом острове. Покупал он не на себя, а на своего друга Игоря Крутого, который тоже там был. Юля сказала: «Игорь, давайте скромнее — мы знаем, кто покупает газету». И объяснила, почему ему не стоит покупать «Зеркало недели»: «Вы же знаете характер нашего президента. Если сейчас ему приносят газету, испещрённую маркерами, он говорит: «Да знаю я этих идиотов Мостовых, я уже привык». А если он будет знать, что это газета Ахметова, а мы будем продолжать писать то же самое, ваш бизнес начнут обкладывать флажками».

Речь шла о миллионах. Когда мы вышли, Орликов сказал: «Вы мне сорвали такой контракт! Значит больше ни копейки, ни цента вы не получите».

Что делать? На несколько месяцев нам выделил грант фонд Сороса «Відродження». Но дальше все равно нужно было задумываться над экономикой газеты. Тем паче, что Орликов, может, и пошёл бы на попятную, но он заболел, а в 2007 году умер.

Желающих купить газету было много. Первой к нам пришла норвежская компания Orkla Media, но я сказал: у нас есть американский инвестор. Посоветовал им купить львовский «Високий замок» и «Индустриальное Запорожье». Они попробовали ещё и черновицкий «Молодий буковинець», но неудачно. Потом была французская компания «Эрсан», которая покупала медиа, доводила до европейской кондиции и перепродавала дороже. Потом сын Руперта Мердока, который хотел преобразовать «Зеркало недели» в журнал типа Newsweek. Но мы не хотели. И наши олигархи — один, второй, третий.

Сначала попробовал Григорий Суркис, но не напрямую, а через посредников. Потом Константин Григоришин. С ним мы встречались, говорили. Потом — не скажу, что покупала, но предлагала очень хорошую сумму Юлия Тимошенко. Юля спросила: «А зачем?» — «Чтобы вы были независимыми». Это, конечно, весело прозвучало.

Ну, и некоторые помельче были. Была парочка украинцев по рождению, но граждан России, постоянно живущих в Лондоне или где-то еще. Один из них объяснил: «Я хочу иметь статусную вещь». Причём хорошие условия предлагал, лучше, чем Ахметов. Конечно, мы на это не пошли.

Мы были гордыми и не брали деньги у кого попало. Не брали у коммунистов, у крайних националистов. Как-то ко мне явилась делегация председателей центристских партий и предложила выкупить нас у Орликова. Зачем? «Чтобы вы были независимыми». Я говорю: «Вы знаете, мне бюро нью-йоркского обкома гораздо ближе обкома киевского».

В 2004 году, перед президентскими выборами, нам предложили деньги в обмен на то, что мы перестанем критиковать «донецких» и их лидера Виктора Януковича. Хорошую сумму, не в сотнях тысяч. А если начнём писать о Януковиче хорошо, тогда вот столько (этой суммы и нам, и нашим внукам хватило бы, чтобы издавать газету). Орликов попросил семь миллионов долларов — они согласились. Но мы, естественно, отказались. Бедные, но гордые.

Люди, готовые нам помочь, находились всегда. Но круг их неширок, и становится всё уже и уже, а экономика диктует им быть несколько прижимистей, потому что они стали гораздо беднее. Да и нельзя брать постоянно у одних и тех же. Мы ищем гранты на освещение определённых тем, но это не спасает.

НЕБО В АЛМАЗАХ ОТ ЛАЗАРЕНКО

В 2011 году нам пришлось зарегистрировать новое издание под названием «Зеркало недели. Украина». Подтолкнул нас к этому Павел Иванович Лазаренко. Он уже сидел в тюрьме в Америке, и мы решили, что пора вывести его из состава собственников.

В 90-х мы ощущали большое давление со стороны других изданий. Нас критиковали «Вечерний Киев», «Независимость», «Правда Украины» и другие. А за кулисами дёргал за верёвочки Лазаренко, потому что мы его критиковали. А потом ему посоветовали не бороться с «Зеркалом недели», а купить его.

Орликов и до того вёл переговоры с Александром Волковым, которому купить «Зеркало» поручил Леонид Кучма. Тогда я сказал Волкову: «Александр Михайлович, мне будет жаль ваших денег. Вы просто купите воздух. Газета — это не деревяшки, не железяки-компьютеры, которые быстро стареют. Газета — это люди. Если вы попытаетесь взять нас к ногтю, мы все дружно переходим и делаем новую газету». «Ну, так я куплю название». После этого я задумался о том, что стоит запатентовать название.

У Орликова было 95% газеты, а у нас с Юлей по 2,5%. Потом, когда он основал компанию «Ормос» (Орликов—Мостовые), у нас с Юлей стало по двадцать процентов, то есть вместе сорок. А у него 60%. И 40% своей доли Орликов продал Лазаренко.

Мы не могли вывести Павла Ивановича. Лазаренко специально учредил компанию в Панаме для тяжбы с нами. Назвал её Diamond In The Sky — «Бриллиант в небе». Мол, я вам покажу небо в алмазах. Ситуация была патовой, мы проиграли несколько судов и должны были вернуть ему 40%. Тогда мы решили учредить новую компанию и зарегистрировать на неё «Зеркало недели. Украина», zn.ua и dt.ua.

ПОЧЕМУ МЫ ОСТАЛИСЬ В УКРАИНЕ

Мы всегда ощущали давление. Особенно в первый президентский срок Кучмы — по несколько проверок в день, от пожарников — до кого хочешь. Ко мне являлись даже из Контрольно-ревизионного управления. Оно не имеет права проверять частные компании, только бюджетников. Коллеги советовали мне гнать их, но я дал им комнатку. Там две женщины просидели почти месяц. Оставили акт на 22 страницах, где было единственное нарушение: мы переплатили в бюджет 128 тысяч налогов.

Когда я впервые летел в Канаду лет пятнадцать назад, Юля сказала мне: «Папа, присмотрись к этой стране». Я спрашиваю: «Что, так плохо?» Она говорит: «Похоже на то». Я вернулся и сказал: «Знаешь, в плане работы — можно, там и русскоязычные, и украиноязычные печатные издания, и телепрограммы, и радио есть. Но ты понимаешь, это — не для нас». Де народився, там і знадобився.

P.S. Смотрите большое полное видеоинтервью Владимира Мостового из цикла «Журналістика незалежної України: із перших уст»